когда он мальчиком на побегушках был в этом своем ЦРУ… Для квантового канала каменные стены не преграда, тут ваш многовековой опыт несколько устарел.

Откинувшись на стуле, доктор Акаги вынесла решение:

— Придет ко мне — загребетесь отбивать! Если планете нужна я со всеми моими достоинствами и умениями — значит, Пенсакола будет жить.

— Но ущерб!

— Кардинал подсказал способ. Искупление делом. Глубарей утихомирит. Ядра туманников отдаст. Было государство Тумана — потеснятся, будут еще и глубинные. Море всех принимает, оно громадное.

— Но убитые!

— Ваш бог — бог милосердия, вы же сами говорили это еще во времена Перекрестка!

— Так это наш бог. А остальные?

— Остальные, — Рицко улыбнулась, — пока еще способны на милосердие и без божьей помощи.

* * *

— Помощь нужна, курсант?

— Так точно, товарищ полковник.

— А куда направляетесь?

— В Токио, встретить СТ-17.

— Конвой из Сиэтла, вот как? А кто там у вас?

— Человек.

— В конвое — и вдруг человек? Пойдемте-ка к военному коменданту.

Егор хмыкнул: сразу надо было идти, ясно же, чем закончится. Нет, в кассе отстоял, как порядочный. Ну и выстоял: билетов нет и не предвидится.

— О, — сказал комендант, — Ромео!

— И что, уже весь город знает?

Полковник, приведший Егора, закрыл дверь кабинета. Переглянулся с комендантом — и оба захохотали, хлопая ладонями по черным форменным штанам:

— Егор! Мы же тут гарнизон! Да, большой. Но гарнизон! Если офицер начинает в библиотеку ходить, уже завтра девчонкам каталоги с кружевным бельем приносят. Ну как же — ведь не книги читать он туда ходит!

Посерьезнев, комендант перелистал большой журнал на столе. Поднес было руку к трубке, но сразу же и отдернул.

— А не будь мы закрытым городом, ты бы тут не расхаживал в одиночку. Ладно. Я тебя посажу на военный борт. Но ты там веди себя так, будто тебя вообще нет, внял? Командир борта скажет, куда потом и к кому. А назад… Я там позвоню кому надо, и тоже: без вопросов. Ты хоть понимаешь, что мы с тобой уже под статьей? Просто по факту недонесения.

— О чем?

— О твоих несанкционированных контактах с объектом высшей степени секретности. Ты теперь и сам такой объект. И девушка твоя. Или будешь заливать, что увольнительную тебе прямо до Токио выписали?

— Так почему вы это делаете?

Комендант пожал плечами — шеврон военной полиции сморщился и картинка на нем превратилась в смеющийся череп. За что, собственно, комендантских и называли: «клоуны-убийцы».

— Потому, что так правильно.

За окном проревел выруливающий на взлет «Муромец». Комендант молча писал записку; нажав кнопку звонка, он дождался хитролицего старшину-дежурного, которому бумагу и вручил:

— Вот этого курсанта посадишь к Березняку, возьми предписание для него. Покормишь у нас, это наш человек. С вопросами не приставать, уе… Уестествлю.

— Да чего там приставать, — равнодушно козырнул старшина, — Ромео мы не узнали, что ли?

Егор вздохнул, тоже козырнул:

— Благодарю вас!

После чего вышел за старшиной вслед: при возрасте в два раза большем ростом тот был пониже самого Егора.

Второй полковник, проводив их глазами, прикрыл дверь еще плотнее и сказал:

— А все таки, Васильич, ты нарушил закон. Это я тебе говорю как начальник особого отдела.

Комендант зевнул:

— Да я всю жизнь мечтал нарушить закон именно вот по такому поводу. А ко мне все больше контрабандисты со спекулянтами ломятся. Да нужных людишек — мажорчиков там всяких, да поемень государеву — по звонку телефонному отправляю. Это раз. Второе — подумай сам, Степаныч. Сегодня вот его девушка с моря вернулась, это праздник. Но будет же и завтра и послезавтра… Вот прикинь, кабы Ромео и Джульетта поженились — это была бы история любви?

Особист заинтересованно поднял брови. Комендант закрыл журнал, убрал его в ящик стола и продолжил:

— Джульетта постареет, Ромео начнет бегать по синьоритам. Он ведь и на саму Джульетту запал исключительно потому, что его та, предыдущая, продинамила. Как ее там? Розалинда? Розамунда? Кто ее помнит? Вот. А так — поставлена точка, и мы имеем великую трагедию, сверкающий образец небесной любви на все времена.

— Времена… — скривился особист, набивая трубку. — Трансгрессировать их в континуум… Вот были три войны двадцатого века. Люди ужаснулись Первой Мировой. Не успели выдохнуть — началась Вторая. Закончили ее — четверть века ожидали термоядерных бомб на голову. Война холодная.

Комендант поднялся, прохромал к окну. С треском распахнул перекошенную от майских ливней раму. Особист встал рядом, защелкал зажигалкой, раскуривая трубку.

— У тебя чего, зажигалка настоящая?

— Подарок. Я в составе украинского контингента вместе с американцами воевал в Ираке… Там подарили настоящую Zippo. Да… Ирак… Желтые Воды… Троянская война… — особист плюнул длинно, и до конца трубки старики молчали.

— Кончилось и это, пережили. Как-то пережгли столько безнадежности и отчаяния. И тут, в пределах одного поколения — Ангелы, Туман, Глубинные. Как двадцатый век, только быстро. Как домашнее задание после урока — тезисно. И вот мы вроде как живые, а бывает, ударюсь головой о что-нибудь, и жду, что трещины по мне пойдут. Не то, чтобы мне наплевать. А — откричался. Отплакал.

Выколотив трубку, особист опять сплюнул за окно и затянул перекошенную створку обратно. Переждав грохот взлетающего звена «тридцать первых», комендант сказал:

— Да, но для них ведь это все в первый раз! Все новенькое, аж блестит!

Особист глядел в потолок:

— Вот, казалось бы: все сделали за него. Экзоскелет придумали вообще задолго до всей этой истории. Базу организовали, особый взвод набрали. Он только единственное сделал — не испугался, девушку из рук не выпустил.

— И выиграл место на линии огня. Первый в очереди за пулей. Ну вот нахрена? И неужели они тоже будут потом ругаться? Не хочется верить.

Особист махнул рукой:

— Ругаться-мириться, главное — чтобы равнодушия не было. Ты, кстати, позвони. А то закрутишься и забудешь.

— И то правда, ему же еще добираться до самой бухты…

* * *

Бухта, куда направился Егор, величиной может сравниться с морем наподобие Аральского или Тирренского. Пятьдесят морских миль вглубь Японии, да вширь полстолько. Морем Эдо бухта поначалу и называлась. Семья Эдо населяла три берега моря, и была это могучая семья, и сжимала пальцы на горле Японии несколько столетий.

Гайдзины знают эту семью под именем Токугава, а их родовое море под именем Токийского Залива. Ну, и город по берегам бухты — понятно, в честь кого. Громадное было поселение, всего-то в пять раз малолюднее, чем вся Егорова страна. А если, к примеру, все города, где папа Егора по работе вынужден был жить, поставить на водное